Алексей Костюк, выпускник Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Н.А.Римского-Корсакова, солист Академии молодых певцов Мариинского театра и «Санкт-Петербург Опера», а ныне премьер Приморского театра оперы и балета рассказал о том, как звучит голос Владивостока и в чем заключается личное счастье.
— Алексей, вы родились и учились в культурной столице, как получилось так, что сегодня вы премьер-солист Приморского театра оперы и балета и житель Владивостока?
— В Санкт-Петербурге в начале лета я узнал о том, что началось прослушивание в новый театр во Владивостоке. Друзья предложили попробовать. Тяжело было решиться ехать на край света, и я отказался. После этого была еще пара советов. После третьего я подумал, должно быть это, действительно, что-то стоящее, раз мне так настойчиво рассказывают об этом театре. Я уточнил, кто будет худруком, почитал больше о формирующемся в Приморье дворце искусства и отправился на собеседование.
— Вы лично были знакомы с Антоном Лубченко, или что в итоге оказало влияние?
— Я не был знаком с Антоном Владимировичем лично, а только лишь с частичкой его творчества. И уже после знакомства и общения я понял, что готов довериться маэстро. Ведь каждый певец или актер, по сути, глина, из которой композиторы, дирижеры или режиссеры лепят конечный результат. Главное, чтобы творцу было, что дать, а артист смог бы поймать. Антону Лубченко есть, что подарить людям, и как композитору, и как дирижёру. Я в этом уверен.
— С чем вы пришли на прослушивание?
— Я спел три вещи: Ленского, Хозе и Вертера. Собственно во время прослушивания и произошло личное знакомство с маэстро. Антон Владимирович сразу предложил приехать в Приморье и пройти отборочный тур международного конкурса «Competizione dell’Opera». К тому это была отличная возможность познакомиться со строящимся новым театром.
— Помните свои первые впечатления от края?
— Помню, как меня поразила природа. Дорога от аэропорта до Владивостока занимает довольно много времени, и все его я провел у окошка, в изумлении, наблюдая за пейзажами, открывающимися передо мной. Кристальный воздух, холмистая местность, зелень… Настоящая Швейцария. Единственное, в Швейцарии моря нет, а у вас оно есть, и в этом ваше перед ней преимущество.
Дальше был театр, красивый, современный, блестяще оснащенный. Тогда я решил, что это мое, я хочу тут остаться.
— Алексей, вы сейчас живете во Владивостоке?
— Да, мой переезд совершился ближе к концу сентября. Вместе с Татьяной Макарчук и Марией Бочмановой мы прилетели сюда из Австрии, где участвовали в конкурсе.
— Алексей, партии в опере раздаются артистам согласно данным их голоса. А какой голос у Владивостока, какое место он мог бы занять в общем российском оркестре?
— Я бы сказал, что есть голос Приморского края и есть голос лично Владивостока. Приморье – это, однозначно, меццо-сопрано. Приморье сильно ассоциируется у меня с силой природы, природа – женщина, отсюда такой оттенок. При этом важно понимать, что меццо-сопрано – это самый энергетический женский голос, голос Кармен, Амнерис, это нижний регистр, это дрожь, ни с чем несравнимая чувственная вибрация на грани двух природ, мужской и женской.
Владивосток, в свою очередь – скорее тенор. Самый неоднозначный голос в тембральной палитре, от которого никогда не знаешь, что ожидать. Он динамичный, легко изменяющийся. В две секунды может вспыхнуть, вспылить до крайности и тут же успокоиться и остыть. У Владивостокского тенора яркий характер, крепко приковывающий внимание. Он не дает отвлекаться, вынуждает быть активным. Даже взять его холмистые улицы, они не дадут вам расслабиться и уйти в себя, отключиться, забыть про них. А набережная? Она ровная и красивая, но едва вы решите прогуляться и подумать о своем, как ветер быстро развеет всю меланхолию и вернет в реальность.
— Алексей, вы ведь тоже тенор. Значит у вас много общего в приморской столицей. Какой характер достается вам чаще всего на сцене? Какие роли?
— Все так относительно. Я и в одной роли не могу сказать, какой я. Тот же Ленский каждый раз может быть абсолютно разным. Сегодня он юн и наивен, завтра это взрослый, и, всего лишь, играющий в ребячество.
— Разве автор не задает характер каждому герою?
— Задает, но героем являюсь я, и я веду внутренний монолог в течение всего спектакля. Каждый раз, когда выходишь на сцену, первые минуты уходит на сканирование аудитории, на пробу публики, поиск того, на что сегодня настроен зал. Вот в тот момент и рождается образ «здесь и сейчас».
— Настроиться нельзя на репетиции?
— Репетиция – это подготовка, игра перед зрителями – реализация. Образно роль можно сравнить с глиняным сосудом. На репетиции сосуд обретает формы, во время реализации только я решаю, чем его заполнить.
— Как происходит формирование сосуда?
— Если брать «Евгения Онегина», создать его можно следующим образом. Читаем роман, и не один раз, обращаемся к работам Лотмана, изучаем биографии Чайковского и Пушкина, встречаемся с музыкальным руководителем, думаем над музыкальной строчкой, беседуем с режиссером, стараемся понять художественную задачу, говорим о концепции данной постановки и наполнении. Далее решается «география» постановки – перемещения героев по сцене, куда, когда, чем оправданы. То же самое с действиями, жестами. Это все только глиняный горшок. И только после его готовности можно переходить к слиянию внешнего и внутреннего, заполнению емкости своими ощущениями, эмоциями.
— Алексей, а есть какая-то роль, которую вам особо хотелось бы сыграть и что-то, что вы не стали бы исполнять ни при каких обстоятельствах?
— Не скажу о конкретных ролях, скорее, о постановках, в которых мне точно не хотелось бы участвовать. Сейчас набрали популярность спектакли пошлые, с кровью, плетками, оперы, во время которых на сцене происходят половые акты. Это течение пришло из Германии. О таком говорят: «Когда режиссеру нечего сказать, он начинает раздевать актеров». То есть я согласен, что имеет право на жизнь фильм «Калигула», где без обнаженных человеческих натур не погрузиться в ту эпоху, ту реальность, но опера в таком стиле точно не нужна. Наше искусство должно возвышать, оно должно заставлять мечтать, думать, быть искренними. Знаете, грязи нам и в жизни хватает, чтобы еще тащить ее на оперные подмостки.
Особенно сыграть мне хочется то, над чем я в данный момент работаю. Невозможно заниматься ролью, если ты в нее не влюблен. Если ты спишь спокойно ночью, когда готовится очередная партии – ты не любишь ее, и эта опера тебе не нужна.
— И в кого вы влюблены?
— Как мужчина – в свою вторую половинку. А как в певце, во мне уже вовсю кипит «Травиата».
— Оперу создает композитор. Есть ли композитор, чьим творчеством вы увлечены?
— В последнее время я увлекся романсами французского композитора Франсиса Пуленка. Его музыка мне представляется салонным пением. Она очень чувственная и несет в себе волшебный момент переключения, поворота, когда слушаешь, наслаждаешься, а потом – бац, что-то неожиданное, и ты осознаешь весь драматизм, который хотел донести автор.
— Есть поговорка, что каждый журналист хочет стать писателем, а хочет ли каждый певец стать композитором?
— Если журналист, в первую очередь, мастер слова и хочет дальше владеть словом в большем совершенстве, то он может пробовать стать писателем. У певцов не все так однозначно, у нас выбор шире. Чаще певец хочет остаться певцом, лишь иногда кто-то становится композитором, кто-то дирижером, кто-то режиссёром. Это зависит от предрасположенностей. Мне, например, близка режиссура, но я вижу, какое не паханое поле представляет собой опера, и о режиссуре пока не думаю. Ролей еще столько на мой тип голоса…
— А вы пробовали экспериментировать с жанрами?
— Давным-давно, когда о консерватории и не помышлял, я исполнял поп-музыку, участвовал в капустниках, но быстро понял, что это не мое.
— А вы работаете только в Приморском театре оперы и балета, или вовлечены еще в какие-то проекты?
— Есть приглашения в Германии в России, в частности в Петербурге, но постоянная занятость моя здесь. Я считаю, когда строится какое-то дело, всем «строителям» нужно упереться и довести его до конца. Иначе толку не будет. Поэтому на данный момент стараюсь не распыляться.
— И в чем сейчас заключается ваша занятость, работы много?
— Очень. Сейчас идет подготовка сразу нескольких опер, которые планируются в нашем театре в скором будущем. Каждый певец параллельно этому обычно готовит еще несколько партий. Постоянная работа над концертным репертуаром.
Но и уже сложившиеся спектакли постоянно в работе. Сценическое оборудование нашего театра очень сложное, и использованию его надо учиться. Когда мы полностью его освоим, зрители смогут оценить все технические возможности Большой сцены. Эта работа занимает много времени.
— Кроме того, ведь артисты Приморского театра оперы и балета выступали в медицинском центре ДВФУ в рамках программы арт-терапии?
— На самом деле там пока не так много концертов. Перед первым из них для нас организовали экскурсию по учреждению, надели на каждого стерильные халаты, провели по блокам…. Судя по тому, что я там увидел, сериалы «Клиника» и «Доктор Хаус» просто отдыхают, это не медицинский центр, это космический корабль! Потом мы выступали перед пациентами. Некоторые больные были после операции, одну женщину даже привезли на специальной кровати после сложной операции, она очень хотела послушать классическую музыку.
Кстати, мы поем не только там. Недавно наш коллектив выступал в детском центре в Уссурийске. Это был один из тех концертов, когда боишься, что дрогнет голос. Исполнять что-то перед этими людьми очень ответственно, они не будут улыбаться из вежливости, из-за того, что ты откуда-то там приехал. Они говорят то, что думают, и если посчитают, что ты дурак, могут прямо так и сказать. Если им не понравится, они будут заниматься своими делами или просто уйдут. Когда программа началась, воспитанники центра откровенно шушукались, а потом как-то притихли и в самом конце у многих слезы были в глазах. А у нас как горло сжимало от эмоций…
— Алексей, сегодня ваша работа вас захватывает, и это прекрасно. А кем вы видите себя через 10 лет?
— Я не заглядываю так глубоко в будущее. Вся наша жизнь зависит лишь от наших мыслей. Мы сами формируем свое будущее. Поэтому живу сегодня. Знаете, «прошлого уже нет, будущего еще нет, есть только сейчас». Сегодня у меня есть план, я его реализовываю, этого достаточно.
— Поделитесь?
— Во-первых, совершенствование голоса, во-вторых, очень хочется привлечь людей в оперный театр. Я стремлюсь показать публике, что помимо ритмов в «два притопа, три прихлопа», так я называю современную поп-музыку, есть еще что-то, что-то хотя и сложное, но невероятно красивое. Если объяснить то, о чем я говорю, на примере математики, то получится следующее. Попса – это 2х2=4. Эстрада 70-х, 80-х – алгебраическая функция. Классическая музыка – высшая математика. Чтоб понять последнее, мозгу необходимо неимоверно трудиться. Моя задача – заставить публику не лениться и обращать свое внимание на эти более сложные, но очевидно прекрасные вещи.
— О чем вы мечтаете?
— Мечтаю?! Мне хочется хорошо спеть на спектакле, который пройдет в театре оперы и балета 28 ноября. А вообще счастье не зависит от того, что у вас есть или чего нет, ведь оно находится внутри. Я уже очень давно не мечтаю о чем материальном или не материальном, я знаю, что я счастлив в любую секунду, я знаю, что все зависит только от меня, и поэтому уверенно могу сказать, я — очень счастливый человек!
Источник: Приморская газета